Хотел бы я знать, чем все это кончится, с некоторой томительностью подумал Виктор. Смутную надежду, впрочем, подавало намерение мокреца явиться в полицию. Обнаглел мокрец нынешний, обнахалился… Но штраф, во всяком случае, с меня сдерут, этого не миновать. Чтобы полиция, да потеряла случай содрать с человека штраф. А, плевать я хотел, все равно придется уносить отсюда ноги. Все хорошо. По крайней мере, душу отвел… Он вытащил пачку сигарет и предложил полицейскому. Полицейский негодующе хрюкнул, но взял. Зажигалка не работала, и пришлось ему еще раз хрюкнуть, когда Виктор поднес ему свою. Вообще его можно понять, этого немолодого дядьку, лет сорока пяти, наверное, а все ходит в младших полицейских, очевидно, из бывших коллаборационистов: не тех сажал и не ту задницу лизал, да где ему в задницах разбираться – та или не та… Полицейский курил, и вид у него был уже менее недовольны: дела его оборачивались к лучшему. Эх, бутылку бы мне сюда, подумал Виктор. Дал бы ему хлебнуть, рассказал бы ему пару ирландских анекдотов, поругал бы начальство, у которого сплошь любимчики верховодят, студентов бы обложил, глядишь – и оттаял бы человек…

– Надо же, какой дождь хлещет, – сказал Виктор.

Полицейский хрюкнул довольно нейтрально, без озлобления.

– А ведь какой раньше здесь был климат, – продолжал Виктор. Тут его осенило. – И вот, заметьте, у них там в лепрозории дождя нет, а как подъезжает человек к городу, так сразу ливень.

– Да уж, – сказал полицейский. – Они там в лепрозории легко устроились.

Контакт налаживался. Поговорили о погоде – какая она была и какой, черт побери, стала. Выяснили общих знакомых в городе. Поговорили о столичной жизни, о мини-юбках, о язве гомосексуализма, об импортном бренди и контрабандных наркотиках. Естественно, отметили, что порядка не стало – не то, что до войны, или, скажем, сразу после. Что полицейский – собачья должность, хоть и пишут в газетах: добрые мол и строгие стражи порядка, незаменимая шестерня государственного механизма. А пенсионный возраст увеличивают, пенсии уменьшают, за ранение на посту дают гроши, да еще теперь оружие отобрали – и кто при таких условиях будет лезть из шкуры… Словом, обстановка создалась такая, что еще бы пару глотков, и полицейский сказал бы: «Ладно, парень, бог с тобой. Я тебя не видел, и ты меня не видел». Однако пары глотков не было, а момент для вручения красненькой не успел созреть, так что когда грузовик подкатил к подъезду полицейского управления, полицейский снова поугрюмел и сухо предложил Виктору следовать за ним и поторапливаться.

Мокрец отказался давать показания дежурному и потребовал, чтобы их немедленно провели к начальнику полиции. Дежурный ему ответил, что пожалуйста, начальник лично вас, вероятно, примет, а что касается вот этого господина, то он обвиняется в угоне машины, к начальнику ему идти незачем, а нужно его допросить и составить на него соответствующий протокол. Нет, твердо и спокойно сказал мокрец, ничего этого не будет, ни на какие вопросы господину Баневу отвечать не придется и никаких протоколов господин Банев подписывать не станет, к чему имеются обстоятельства, касающиеся только господина полицмейстера». Дежурный, которому было безразлично, пожал плечами и отправился доложить. Пока он докладывал, появился шоферишка в замасленном комбинезоне, который ничего не знал, и был сильно поддавши, так что сразу принялся кричать о справедливости, невиновности и прочих страшных вещах. Мокрец осторожно взял у него накладную, которой тот размахивал, примостился на барьере и подписал ее по всей форме. Шофер от изумления замолчал и тут Виктора и мокреца пригласили к начальству.

Полицмейстер встретил их сурово. На мокреца он глядел с неудовольствием, а на Виктора избегал смотреть вовсе.

– Что вам угодно? – спросил он.

– Разрешите присесть? – осведомился мокрец.

– Да, прошу, – вынужденно сказал полицмейстер после небольшой паузы.

Все сели.

– Господин полицмейстер, – произнес мокрец. – Я уполномочен выразить вам протест против вторичного незаконного задержания грузов, адресованных лепрозорию.

– Да, я слышал об этом, – сказал полицмейстер. – Водитель был пьян, мы вынуждены были его задержать. Думаю, что в ближайшие дни все разъяснится.

– Вы задержали не водителя, а груз, – возразил мокрец. – Однако, это не столь существенно. Благодаря любезности господина Банева груз был доставлен лишь с небольшим опозданием, и вы должны быть признательны присутствующему здесь господину Баневу, ибо существенное опоздание груза по вашей, господин полицмейстер, вине, могло бы послужить для вас источником крупных неприятностей.

– Это забавно, – сказал полицмейстер. – Я не понимаю, и не желаю понимать, о чем идет речь, потому что как должностное лицо я не потерплю угроз. Что же касается господина Банева, то на этот счет существует уголовное законодательство, где такие случаи предусмотрены… – Он явно отказывался смотреть на Виктора.

– Я вижу, вы действительно не понимаете своего положения, – сказал мокрец. – Но я уполномочен довести до вашего сведения, что в случае нового задержания наших грузов вы будете иметь дело с генералом Пфердом.

Наступило молчание. Виктор не знал, кто такой генерал Пферд, но зато полицмейстеру это имя было явно знакомо.

– По-моему, это угроза, – сказал он неуверенно.

– Да, – согласился мокрец. – Причем угроза более чем реальная.

Полицмейстер порывисто поднялся. Виктор с мокрецом тоже.

– Я приму к сведению все, что услышал сегодня, – объявил полицмейстер. – Ваш тон, сударь, оставляет желать лучшего, однако я обещаю лицам, уполномочившим вас, что разберусь и, коль скоро обнаружатся виновные, накажу их. Это в полной мере касается и господина Банева.

– Господин Банев, – сказал мокрец. – Если у вас будут неприятности с полицией по поводу этого инцидента, немедленно сообщите господину Голему… До свидания, – сказал он полицмейстеру.

– Всего хорошего, – ответствовал тот.

8

В восемь вечера Виктор спустился в ресторан и направился было к своему столику, где уже сидела обычная компания, когда его окликнул Тэдди.

– Здорово, Тэдди, – сказал Виктор, привалившись к стойке. – Как дела?

– Тут он вспомнил. – А! Счет… Сколько я вчера?

– Счет – ладно, – проворчал Тэдди. Не так уж много – разбил зеркало и своротил рукомойник. А вот полицмейстера ты помнишь?

– А что такое? – удивился Виктор.

– Я так и знал, что ты не помнишь, – сказал Тэдди. – Глаза у тебя были, брат, что у вареного порося. Ничего не соображал… Так вот, ты, – он уставил Виктору в грудь указательный палец, – запер его, беднягу, в сортирной кабинке, припер дверцу метлой и не выпускал. А мы-то не знали, кто там, он только что приехал, мы думали, Квадрига. Ну, думаем, ладно, пусть посидит… А потом ты его оттуда вытащил, стал кричать: ах, бедный, весь испачкался! И совать его головой в рукомойник. Рукомойник своротил, и мы еще тебя, брат, оттащили.

– Серьезно? – сказал Виктор. – Ну и ну. То-то он сегодня на меня весь день волком смотрит.

Тэдди сочувственно покивал.

– Да, черт возьми, неудобно, – проговорил Виктор. – Извиниться надо бы… Как же он мне позволил? Ведь крепкий еще мужчина…

– Я боюсь, не пришлось бы тебе худо, – сказал Тэдди. – Сегодня утром тут уже ходил легавый, снимал показания… Шестьдесят третья статья тебе обеспечена – оскорбительные действия при отягчающих обстоятельствах. А может и того хуже. Террористический акт. Понимаешь, чем пахнет? Я бы на твоем месте… – Тэдди помотал головой.

– Что? – спросил Виктор.

– Говорят, сегодня к тебе бургомистр приходил, – сказал Тэдди.

– Да.

– Ну и что же он?

– Да, чепуха. Хочет, чтобы я статью написал. Против мокрецов.

– Ага! – сказал Тэдди и оживился. – Ну, тогда и в самом деле чепуха. Напиши ты ему эту статью, и все в порядке. Если бургомистр будет доволен, полицмейстер и пикнуть не посмеет, можешь его тогда каждый день в унитаз заталкивать. Он у бургомистра вот где… – Тэдди показал громадный костлявый кулак. – Так что все в порядке. Давай я тебе по этому поводу налью за счет заведения. Очищенной?